tion de la cour de Vienne sur les suites fâcheuses qui résulteraient pour tout le Corps germanique, au cas qu'on voulût passer sous silence une pareille infraction de la foi des traités et de la morale publique. Quel serait en effet le garant de la sûreté de l'Allemagne, si un gouvernement, qui s'est engagé avec nous à la face de l'Europe entière à la préserver de toute atteinte, se croira autorisé à enfreindre ses obligations aussi souvent. qu'il verra la possibilité de le faire impunément. Où s'arrêtera le cours des violences du gouvernement français, s'il s'accoutume à les excuser par la raison du plus fort et l'impuissance de ses voisins d'en demander raison. Des considérations aussi importantes pour le bien général de l'humanité auront sans doute été pleinement senties par la cour de Vienne. Dans sa sagesse accoutumée elle reconnaîtra pareillement, nous n'en doutons pas, que la gravité du cas qu'il s'agit de relever n'admet dans l'exemple que le chef de l'empire doit donner de sa sollicitude pour le bien-être de l'Allemagne ni vacillations ni demi-mesures. S. m. i. s'attend par conséquent que l'empereur et roi, partageant ses justes appréhensions sur les conséquences du dernier acte de violence exercé par le premier consul dans l'électorat de Bade1, s'empressera d'acquiescer à la démarche***, que le résident Klupfel a eu ordre de faire à la Diète de l'empire et qu'il réunira ses efforts aux siens pour obtenir une réparation à sa dignité lésée et surtout une sécurité nécessaire qu'à l'avenir une semblable infraction ne se renouvellera plus. En Vous chargeant, Mr le comte, par ordre de s. m. i. de vous expliquer dans ce sens avec le ministère autrichien, j'attendrai avec impatience Votre information sur le résultat qu'aura eu cette démarche. J'ai l'honneur... Помета Александра 1: Быть по сему. Подписано и отправлено 10 апреля 1804 г. Печат. по отпуску. Опубл. в купюрах Васильчиков, Семейство Перевод Известие о насилии, совершенном французским правительством над герцогом Энгиенским1, глубоко опечалило императора. Помимо справедливых сожалений по поводу трагической смерти этого принца, е. и. в-во испытывает также сильнейшее возмущение тем, что для этого первый консул, не колеблясь, попрал международное право и вместе с тем нанес оскорбление всей Европе, нарушив столь явным образом неприкосновенность чужой территории. Чтобы выразить наиболее очевидным образом неодобрение е. и. в-ва, как того требует характер данного факта, нашему поверенному в делах в Париже дано указание вручить французскому министерству ноту, копия которой приложена к настоящей депеше под литерой «А»; одновременно нашему резиденту в Регенсбурге поручено представить Имперскому сейму ноту, копию которой в. с-во найдете здесь же под литерой «В»*. ** Таким образом, император в своем качестве посредника при недавнем урегулировании дел в Германии, доведя до сведения Германского союза, а также его главы о недовольстве, которое вызвало у него нарушение территориальной неприкосновенности империи, совершенное французским правительством, предлагает им присоединиться к нему, чтобы потребовать удовлетворения, и в то же время считает нужным обратить внимание венского двора на то, что, если подобное нарушение святости договоров и общественной морали будет обойдено молчанием, это может привести к пагубным последствиям для всего Германского союза. *** Имеется в виду предписание Ф. А. Клюпфелю вручить Имперскому сейму ноту протеста по поводу ареста и казни герцога Энгиенского (см. док. 1). В самом деле, кто сможет гарантировать безопасность Германии, если правительство, которое обязалось вместе с нами перед лицом всей Европы охранять ее от всяких посягательств, будет считать, что оно может нарушать свои обязательства всякий раз, когда будет полагать возможным сделать это безнаказанно? Где остановится в своих насилиях французское правительство, если оно привыкнет оправдывать их правом сильнейшего и тем, что его соседи бессильны потребовать от него ответа за это? Нет сомнения, что столь важные для общего блага человечества соображения будут полностью восприняты венским двором. С присущей ему мудростью он должен также признать МЫ В этом не сомневаемся, — что серьезность случая, который надлежит осудить, требует, чтобы глава империи, подавая пример заботы о благе Германии, не допускал ни колебаний, ни полумер. Следовательно, е. и. в-во ожидает, что император и король, разделяя его справедливые опасения относительно последствий недавнего акта насилия 1, совершенного первым консулом в курфюршестве Баденском, не замедлит присоединиться к демаршу ***, который резидент Клюпфель должен предпринять перед Имперским сеймом, что он объединит свои усилия с его усилиями, чтобы добиться удовлетворения за оскорбление своего достоинства и особенно необходимой гарантии того, что в будущем подобные нарушения не повторятся. Поручая Вам, г-н граф, по повелению е. и. в-ва объясниться в этом духе с австрийским министерством, я буду с нетерпением ожидать Ваших сообщений о результате этого демарша. Имею честь... 9. Товарищ министра иностранных дел А. А. Чарторыйский 10(22) апреля 1804 г. Monsieur le comte, le silence obstiné, que la cour de Vienne garde depuis si longtemps sur les propositions * que nous lui avons faites relativement à un concert de mesures communes et propres à mettre un frein au débordement toujours croissant de l'ambition du gouvernement français, commence à surprendre singulièrement l'empereur. S. m. i. en cherche inutilement l'explication dans les conseils de cette prudence qui pouvait être de saison, lorsqu'on espérait encore de ramener le premier consul à des sentiments plus modérés par la complaisance et la douceur, mais qui ne trouve plus de place après l'extension effrayante qu'on lui voit donner tous les jours à ses projets subversifs de tout ordre et tranquillité en Europe. Sans s'arrêter plus longtemps à deviner les motifs d'une impassibilité qui a prédominé jusqu'à présent dans le système de l'Autriche, nous observerons que l'expérience ayant justifié pleinement la sollicitude prévoyante de s. m. i., il était difficile de s'attendre qu'elle rencontrerait dans le cabinet de Vienne tant d'irrésolution. L'empereur avait au contraire tout le droit de présumer qu'une ouverture, qui portait l'empreinte d'une confiance illimitée de sa part et qui dans ses applications touchait de si près aux intérêts majeurs de la cour de Vienne, y serait accueillie, il le faut articuler, avec gratitude, et qu'elle jugerait bon d'y répondre avec plus d'empressement. Quoi qu'il en soit, de plus longues vacillations sont devenues inutiles: il est temps de s'expliquer péremptoirement sur le parti que le cabinet de Vienne croit nécessaire de prendre relativement à nos propositions confidentielles. L'événement d'Ettenheim et l'atrocité qui en fut la suite1 doivent faire voir clairement à l'Allemagne entière ce qu'elle a à attendre d'un gouvernement qui se joue si manifestement et du droit des gens et des principes de justice universellement reconnus. L'empereur, convaincu plus que jamais de la nécessité de prendre des mesures repressives et désirant sortir de l'incertitude où il se trouve sur le compte des résolutions de la cour de Vienne, incertitude que les circonstances pressantes du jour ne comportent plus, enjoint à v. ex. de réitérer à ce sujet ses * См. т. І, док. 246. instances auprès du ministère autrichien de la manière la plus forte et la plus formelle. Je ne veux pas cacher à v. ex. que l'empereur est d'autant plus impatient de connaître la résolution de la cour de Vienne, qu'il lui importe de songer aux mesures qu'il veut prendre soit pour l'appuyer, soit pour y trouver remède. S. m. i. est de même intentionnée de faire dépendre du résultat de la démarche qui Vous est prescrite ici, la conduite active qu'elle se propose de tenir relativement aux affaires d'Allemagne qui doivent nécessairement être subordonnées aux affaires générales de l'Europe. J'ai l'honneur... Le prince A. Czartoryski Par Mr de Vassilctchikoff le 23 avril (5 mai) 1804. Печат, по подлиннику. Опубл. в купюрах Васильчиков, Семейство * Перевод Господин граф, упорное молчание, которое венский двор так долго хранит по поводу сделанных ему нами предложений относительно соглашения о совместных мерах, с помощью которых можно было бы обуздать переходящее всякие границы и все возрастающее властолюбие французского правительства, начинает вызывать удивление императора. Е.и. в-во тщетно пытается объяснить это соображениями осторожности, которая могла быть уместной в то время, когда еще надеялись снисходительностью и мягкостью вернуть первого консула к большей умеренности; но она не должна больше иметь места после того, как первый консул придал своим планам, направленным на подрыв всякого порядка и спокойствия в Европе, столь ужасающий, возрастающий с каждым днем размах. Не задерживаясь более на разгадывании причин бесстрастности, преобладавшей до сих пор в политике Австрии, мы отметим лишь, что поскольку опыт полностью оправдал предвидения и опасения е. и. в-ва, то трудно было ожидать, что он встретится с такой нерешительностью венского кабинета. Напротив, у императора были все основания предполагать, что предложение, отмеченное печатью безграничного доверия с его стороны и во всех отношениях столь близко затрагивающее основные интересы венского двора, будет им принято, следует прямо сказать, с благодарностью, и он сочтет за благо ответить на него с большей готовностью. Как бы то ни было, нет смысла и далее медлить с принятием решения; настало время определенно объясниться о том, какое решение венский кабинет необходимым принять относительно наших конфиденциальных предложений. считает Событие в Эттенгейме и последовавшее за ним злодеяние 1 должны ясно показать всей Германии, чего ей следует ожидать от правительства, которое столь открыто выказывает пренебрежение к международному праву и общепризнанным принципам справедли вости. Убежденный более чем когда-либо ранее в необходимости принять репрессивные меры, император, желая покончить с неизвестностью, в которой он пребывает относительно решений венского двора и нетерпимой более в нынешней напряженной обстановке, предписывает в. с-ву возобновить перед австрийским министерством в самой решительной и категорической форме настояния по этому предмету. Я не стану скрывать от в. с-ва, что император с тем большим нетерпением ожидает решений венского двора, что ему надлежит подумать о мерах, которые он хочет принять, либо для того, чтобы поддержать его, либо для того, чтобы изыскать средства исправить положение. Е. и. в-во намерен также поставить в зависимость от результатов демарша, предписываемого Вам настоящим письмом, то, насколько активного образа действий он будет придерживаться в отношении германских дел, которые по необходимости должны быть подчинены делам общеевропейским. Честь имею... Князь А. Чарторыйский С г-ном Васильчиковым 23 апреля (5 мая)1804 г. No 13 10. Посланник в Копенгагене В. Г. Лизакевич товарищу министра иностранных дел А. А. Чарторыйскому 16(28) anреля 1804 2. Сиятельнейший князь! Милостивый государь! En attendant que je puisse répondre plus amplement aux différentes dépêches * de v. ex., qui accompagnaient la déclaration ** signée de s. m. en réciprocité de celle de s. m. danoise *** je crois de mon devoir ne pas tarder à entrer dans des explications confidentielles avec elle sur le contenu de son apostille du 20 mars****, par laquelle elle m'exprime ses soupçons, comme si on avait ici arrière-pensée de s'avancer le moins que possible et de ménager la facilité de se mettre de côté au lieu de déployer la plus grande franchise et la vigueur de leurs moyens dans les engagements contractés avec notre cour dont le but est de délivrer le Nord de l'Allemagne du joug de Bonaparte. Il est à observer que la cour de Danemarc, en désirant d'entrer dans le concert des mesures avec nous, n'avait dès l'origine que sa propre défense, ce qui l'a porté à embrasser avec tant d'empressement les premières ouvertures qui lui ont été faites de notre part à ce sujet; aussi peut-on remarquer que, dans tout ce qui regarde immédiatement le Danemarc, on s'est prononcé ici franchement et loyalement, en stipulant dans leur déclaration *** les points distincts, qu'ils étaient résolus d'observer soit en refusant toutes les demandes extravagantes qui pourraient leur être faites de la part de la France pour la fermeture du passage du Sund à la navigation marchande des Anglais, soit en résistant de toutes leurs forces à l'invasion de leurs Etats en Allemange par les armées républicaines. Quant aux autres objets, qui ne les regardaient pas de si près, on n'a fait que s'exprimer en termes généraux et on n'a pas caché l'éloignement qu'on avait ici de faire dépendre le casus foederis de l'occupation du pays de Mecklembourg ou des villes de Hambourg et de Lubec par les troupes françaises, comme le prouve encore la dernière explication que m'en a donnée là-dessus Mr le comte de Bernstorff et dont j'ai eu l'honneur de rendre un compte fidèle à v.ex. dans mon très humble rapport en date du 15 avril11 n[ouveau] st[yle]. Toutes les fois, que je suis revenu avec ce ministre sur ce point, il m'a toujours répondu, que vu leur situation critique et la modicité de leurs moyens, il leur était impossible d'embrasser plus qu'ils ne pouvaient maîtriser, que, s'il prenait fantaisie aux Français de franchir leur ligne actuelle et de faire mine d'occuper Hambourg ou Lubec, ou bien d'envahir le Mecklembourg, que bien qu'un pareil mouvement serait des plus alarmants pour la sûreté de leurs propres possessions, cependant, malgré eux, ils seraient encore obligés de rester sur leurs armes par une raison forcée, c'est-à-dire par la conviction intime que, seuls, ils ne sont en état ni de prévenir ni d'empêcher un pareil attentat; que s'ils s'avisaient de s'y opposer par les armes, la lutte serait trop inégale par la supériorité du nombre des troupes françaises, pour qu'on puisse en espérer une issue favorable, et ils y succomberaient avant même qu'on puisse venir à leur secours, ce qui produirait les suites les plus funestes pour la cause commune. Mais que si les Français venaient à envahir leurs propres possessions ou bien à leur faire des demandes incompatibles avec leur dignité et avec les intérêts de leur pays, que, dans ce cas, ils sont fermement résolus de risquer le tout pour le tout et de préférer la guerre et toutes ses calamités plutôt que de compromettre leur honneur et leur indépendance. * См. т. 1, док. 272, 273. См. т. 1, док. 270. ** См. т. 1, прим. 327. On s'est renfermé toujours ici dans ce cercle, et je crains bien qu'ils n'en sortiront pas. Pour le reste, je connais et la grandeur d'âme du prince royal, son caractère ferme et décidé, et les dispositions prononcées de tous les Danois pour affirmer d'avance, qu'une fois venu à la rupture avec les Français, on se battra à toute outrance et l'on se défendra jusqu'à la dernière extrémité sans craindre les conséquences. Имею честь... Полу[чено] мая з 1804 г. Печат. по подлиннику. Василий Лизакевич Перевод До того как я смогу ответить более подробно на различные депеши в. с-ва*, присланные вместе с декларацией **, подписанной е. в-вом в обмен на декларацию его датского в-ва ***, я считаю своим долгом без промедления войти в конфиденциальные объяснения с Вами по содержанию Вашей приписки от 20 марта ****, где Вы пишете мне о своих подозрениях относительно того, что здесь как будто имеется задняя мысль как можно меньше брать на себя и обеспечить себе возможность остаться в стороне, вместо того чтобы проявить величайшую искренность и исходить из использования всех своих средств при заключении с нашим двором соглашения, имеющего целью освобождение Северной Германии от ига Бонапарта. Следует отметить, что датский двор, желая вступить с нами в соглашение о совместных действиях и принимая с такой готовностью первые предложения, сделанные ему нами на этот счет, с самого начала исходил лишь из интересов защиты своих собственных владений; поэтому нетрудно заметить, что в том, что касается непосредственно Дании, здесь высказались откровенно и честно, четко указав в своей декларации те пункты, которые они решили соблюдать, а именно: ответить отказом на все сумасбродные требования, которые могли бы быть сделаны Францией, о закрытии прохода через Зунд для английских торговых судов и сопротивляться всеми силами вторжению республиканских армий в датские владения в Германии. Что же касается тех вопросов, которые не затрагивали их столь непосредственно, то в этом отношении они объяснились лишь в самых общих выражениях и не скрывали своего нежелания связывать наступление casus foederis с оккупацией Мекленбурга или городов Гамбурга и Любека французскими войсками, о чем свидетельствует и последнее разъяснение, данное мне на этот счет г-ном графом Бернсторфом, о чем я имел честь подробно доложить в. с-ву в моем нижайшем донесении от 15 апреля нового стиля". Всякий раз, когда в разговоре с этим министром я возвращался к данному вопросу, он неизменно отвечал мне, что ввиду критического положения, в котором они находятся, и ограниченности их средств они не могут брать на себя больше, чем это в их силах, и что если французам придет в голову фантазия пересечь ту линию, на которой они находятся сейчас, и будет похоже, что они намерены занять Гамбург или Любек или же захватить Мекленбург, то, хотя подобные действия поставят под угрозу безопасность их собственных владений, тем не менее, вопреки своему желанию, они и в этом случае будут вынуждены воздержаться от военных действий в связи с их глубоким убеждением в том, что одни они не в состоянии ни предупредить подобное посягательство, ни помешать ему; что в случае если бы они вознамерились воспротивиться этому силой оружия, то из-за численного превосходства французских войск борьба была бы слишком неравной, чтобы можно было надеяться на благоприятный исход, и они были бы разгромлены прежде, чем им была бы оказана помощь, что имело бы самые пагубные последствия для общего дела. Однако если французы двинутся против владений Дании или предъявят датчанам требования, несовместимые с их достоинством и интересами их страны, то в этом случае они полны решимости поставить все на карту и скорее предпочтут войну и все ее бедствия, чем позволят посягнуть на их честь и независимость. Здесь замкнулись в этом круге, и я весьма опасаюсь, что они не выйдут из него; впрочем, я знаю величие души наследного принца, его твердый и решительный характер и настроение всех датчан и могу заранее утверждать, что если дело дойдет до разрыва с французами, то они будут сражаться до конца и защищаться до последней возможности, не опасаясь послед ствий. |